24

1

Три месяца.
День в день я сидел с Мариям и Лилей в кафе у Белорусского вокзала и пил попсовейший напиток, придуманный во время другой войны австрийскими оккупантами в Италии.
— Из-за чего ты всё-таки уходишь?
Лиля вонзилась в меня монгольским взглядом и стремительно перекинулась от болтовни с Мариям на меня.
Недели две тому назад я придумал легенду и повторял её с одними и теми же подробностями, как Семён Семёныч Горбунков. Мне не хотелось им врать.

2

Чай с одним кусочком сахара. Через стеклянную дверь кухни увидел Рафа.
— Ты, говорят, уходить собрался?
— Приятель давно звал к нему в компанию. Рекламу толстовок делать. 
Я включил Семён Семёныча.
— Братан, мне кажется, что таким можно заниматься, когда тебе за тридцать.
Раф — главный расследователь канала и идеолог пацанской морали.
— Мне уже за тридцать.
— Ты нормальный журналист. Не пихаешь в ленту всякое жкхашное говно, на которое всем срать. Я сразу просёк, когда мы с тобой ещё заграничную недвижку губеров искали. У тебя здесь были хорошие перспективы.
У всех нас были хорошие перспективы.

3

Мы пробыли с Дашей больше часа в переговорке. Телефон у неё под рукой постоянно загорался и гас. Каждую секунду приходили новости и требовался ответ на сообщения. Даша не отвечала.
— Здесь нет никого за войну. Аргументы закончились — пустили в ход кулаки. Но раз ввязались в войну, то нужно в ней победить, — объясняла Даша.
— Я слишком хорошо знаю, чем всё это кончится. Маем 45-го, но не для нас.
— Подумай о семье, — Даша не собиралась махать кулаками. — Если ты собираешься уходить, тебе нужна хорошая подушка безопасности.
Я помолчал.
— Давай я тебе после восьмого марта дам ответ.
После праздника меня не спрашивали.

4

За стеклянными стенами переговорки было слышно, как Раф голосит на весь опенспейс.
— Мы их котёл в котёл на Донбассе… Двойные клещи… К празднику всё закончится…
В переговорке говорила Даша. Тише и размереннее обычного:
— Мы ничего не можем сделать сейчас. От нас ничего не зависит. Мы можем только сохранять максимальную объективность на канале. Уверяю тебя, так и будет. Нам недавно показывали на совещании документ из минобороны, где про каждый канал написано за или против войны. А наш Дэн вообще обозначен как «украинский агент». Представляешь, какие они идиоты?
Елей на душу. Мы — украинские агенты.

5

Жириновский умер.
Мы первые написали. Первые после одного его соратника.
Потом оказалось, что не умер.
Соратник решил перевести стрелки на нас и обвинил в создании фейков. 
Даша экстренно собрала весь отдел, чтобы сообщить:
— В проку отправили обращение. Ждём обысков.
Всю пятницу мы удаляли компромат — чистили переписки и уничтожали бумаги. Даша ругалась на отстающих. Я первым всё стёр.

6

И надеялся, что к нам придут с обыском.
Мы гуляли с женой в парке в Филях. 
— Может, и увольняться не придётся.
— И что потом?
— В Грузию.
— Я не готова.
Они так и не пришли.

7

В тот день Лиля опоздала. Опаздывать на наш завод новостей было нельзя и за это штрафовали. Лиля умела каждый раз оправдаться нелепыми историями.
— Прорвалась к свободному месту, сажусь, откидываю пальто и вижу — ноги, ноги, ноги. И тут поняла, что забыла надеть юбку. Даня, что с настроением? У тебя всё нормально? Пойдём попьём чаю?
— Пойдём попозже, — защитился вымученной улыбкой.
Я только что написал Даше в телеге: 
«Наверное, мне придётся уволиться, после того что мы написали».
«Почему?»
«У меня родственники там, как я им в глаза буду смотреть».
«Хорошо. Могу я объяснить свою позицию?»
Я согласился. 

8

День в офисе не отличался разнообразием.
Утренний чай.
Обзвон агентуры и просмотр тысячи местных пабликов. 
Обед.
Обзвон агентуры и просмотр тысячи местных пабликов.
Вечерняя планёрка. Даша вставляла за отсутствие хороших тем.
После планёрки к нам с Лилей приходила Мариям. Мы говорили обо всём, чего нам не хватало в хороводе мертвецов, падений вертолётов, хитрых способах надувательства, мелких факапов из жизни однодневных селебов и прочей веренице происшествий. Мы говорили о кино, книгах и искусстве. 
С началом войны Мариям перестала приходить. Я пытался вспомнить, чем мы с Лилей могли её обидеть.
Я её встретил утром.
— Как ты? — она улыбнулась.
— Ужасно. У двоюродного брата в Житомире погибла жена.
— Кошмар. У Димы из редакторов родители в Одессе, но их квартал вроде не бомбят. У Ани тоже родственники там. Постоянно пишут: «Почему вы не протестуете?»
— Я бы и не такое требовал, когда на дома летят снаряды.
— Помнишь, как в офис перед Новым годом каждое утро приносили мандарины и печенье? Иногда мне кажется, что всё сейчас — это просто сон, а когда открою глаза, снова будут печенье, мандарины и новогоднее настроение.
Мариям снова стала приходить. Мы говорили о кино, книгах, искусстве. Всё, как раньше, но уже не так. Теперь мы пытались спрятаться за этими разговорами от войны.

9

Недели через две после восьмого марта, Даша подсела ко мне:
— Мы с тобой так и не поговорили с того раза. Как ты?
— Да, вроде, нормально.
— Как родственники?
— Нормально.
Нормально.

10

А мог бы честно сказать. Я струсил уходить сейчас. Я хочу и дальше писать всякую ерунду, пока люди погибают. Хочу и дальше прятать ужасное за бесконечным мельканием пустых новостей в ленте. Хочу и дальше в пропаганду.
Даша ответила бы, что мы не пропаганда и ей не стыдно за нашу работу.

11

«I was sitting with my daughter in this room. But as you can see now it is not home, it is not room, it is... Maybe it is hell».
Парень в чёрной шапке плачет и показывает рукой в рабочей перчатке на яму с мутной водой. Редкий снег.
В дом прилетела ракета. Взрыв случился в комнате, где сидела жена парня в чёрной шапке. Жена погибла. Парень в чёрной шапке в тот момент укладывал спать дочь. Они остались живы.
Парень в чёрной шапке — мой двоюродный брат Игорь.

12

Я не знал, что ему написать. Но написать было надо.
Мы с ним давно не общались. С тех пор как они переехали жить в Житомир.
Игорь родился на войне, когда его отец служил в Азербайджанской ССР. Они уезжали на стареньких Жигулях под обстрелом из приграничного города, где возле маленьких каменных домов раскидывали шерсть для отпугивания тарантулов и в белье прятались облепленные детёнышами скорпионы.
Я разок находил его страницу, когда он служил в армии. Общение особо не клеилось.

13

В субботу, ещё не протрезвев, я написал:
«Прости, брат! Это огромное горе для всех нас. И великий позор для нашей страны».
Он ответил быстро:
«Спасибо, брат! Я не знаю, почему мы не общались. Если ты мне сейчас пишешь, то действительно у вас в стране непорядок».

14

Раньше нам никогда не позволяли пить на работе.
Всё поменялось в апреле. Дэн ездил на пару дней в Донбасс, чтобы доказывать лояльность вышестоящему начальству. Он отправился туда с оператором Валерой, вернулся без него. Нет, с Валерой ничего не случилось — просто его миссию продлили.
— Я завидую Валере. Жаль, что пришлось уехать. Там всё просто: спасаешь беженцев, прячешься от обстрелов, развозишь гуманитарку. А здесь постоянные сомнения.
К традиционным пиццам и сокам добавилось вино. 
— У меня ещё вискарь в кабинете есть. Продолжим, кто захочет.
Я захотел и продолжил. 

15

Валера вернулся со шматом копчёного сала и тремя бутылками горилки.
Несъедобные подгоны Валеры включали патчи с последней буквой латинского алфавита и флаг с тремя полосками непривычных цветов, двуглавым орлом и названием самопровозглашённой республики.
— Флаг повесим у нас на стене над компами, — распорядился Валера.
— Никаких флагов. У нас здесь не партизанский штаб, — обрубила инициативу Даша. И горилку пить не стала.
Я стал. И потом пьяным плакаться жене о том, как хочу уволиться, тоже стал.

16

Дэн заглянул на планёрку. Слушал, усмехался.
— Видели наши показатели по цитируемости за неделю? Там одна только тема попала, и то, что я вам принёс. Мы хорошо набрали до Нового года, но сейчас на войне…
— На специальной военной операции, — поправил Раф.
— На специальной военной операции нас многие догнали и обогнали, — продолжил Дэн. — Военкоры сейчас много набрали. Нам тоже нужны эксклюзивы, как у них. Но это не главное. Главное, что вы как-то все расслабились и перестали работать.
После планёрки Даша устремилась в переговорку. Вызывала всех по одному. До меня очередь дошла в числе последних.
— Я переформатирую работу нашего отдела. У вас с Лилей давно ничего не получалось по России. Ты теперь будешь полностью заниматься Украиной.
Отсидеться больше не получится.

17

Мы действительно расслабились.
Пятница.
Мы идём на долгий обед в ближайшую фобошную.
Впереди очередные выходные в ожидании неминуемого понедельника, страшные и короткие.
Лиля рассказывала, что наконец-то, с двадцатого раза, смогла сдать на права. Теперь надо найти того, кто купит машину.
— Знаешь, Лиля, мне тоже надо кое-что тебе рассказать. Я увольняюсь.
Это оказалось легче, чем я думал.

18

— Я подумала, что вы психанули и уволились, — встречает нас Даша после обеда. — Не справились с заданием и скрылись в закат.
В плен взяли «большую партию укронацистов» и нам предстояло выяснить, где их разместят.
Я был мужем заключённой, переставшей выходить на связь. 
Был сотрудником администрации президента, желавшим наградить сотрудников колонии.
Был работником «Красного Креста». Был помощником военного прокурора. Орал и требовал. 
Никто так ничего не рассказал.

19

Я готовился все выходные, чтобы написать всего лишь одно сообщение и потерять первую работу после переезда в Москву из провинции.
«Даша, доброе утро! Мне, к сожалению, придётся уволиться. Мне предложили другую работу».
Я выбирал время, когда написать. Перед завтраком нельзя. В лифте тоже. Когда одеваюсь — нельзя. И ещё много других нельзя. В метро… Но у меня пересадка на Дмитрия Донского. До неё тоже нельзя.
Решимость накрыла меня на Серпуховской, когда из вагона вышло много народа.
Даша не отвечала. Всё та же одинокая галочка около моего сообщения.
Придётся подходить, говорить.
«Хорошо».
Ответ пришёл. 

20

Дни до официального увольнения были самыми счастливыми за всё время на работе.
— Когда кто-то увольняется тоже хочется всё бросить и уйти, — говорила Мариям.
Я протянул заявление на увольнение Дэну.
— Уходишь от нас?
— Ухожу.
— Ну и пиздуй.
— Так и сделаю.
— Нет, на самом деле, удачи тебе. В новой жизни всегда будет лучше.
С Дашей мы обнялись. Хотелось пустить слезу, но я же мужик и сдержался.

21

Мчусь на такси на работу.
На красный пролетает пятёрка чёрных мерсов с мигалками. За ними мигалки пожарных. 
В детстве я с мамой ходил в ЖЭК, и пока она платила по счетам, я разглядывал плакаты на синих стенах. На них людей учили надевать противогазы, правильно покидать помещение и что делать в случае ядерного взрыва. Я смотрел на плакаты и мечтал, чтобы в моей жизни обязательно случились такие события.
На радиоволне вместо музыки новости.
Десант в Одессе.
На окраинах Киева перестрелки.
Мариуполь почти взят. 
Взрывы в Херсоне.
Украинцы врут, что сбили два наших вертолёта.
К вечеру будет неминуемая победа славного русского оружия.
Катастрофа случилась. Я больше её не хочу.

22

— Ну а всё же, почему ты ушёл?
— Не хочется выдавать про войну то, что мы выдаём.
— Да, мало приятного в том, что мы сейчас делаем. У меня в Дагестане тоже уже есть погибшие дальние родственники, знакомые и знакомые знакомых.
— У меня племянник погиб тоже, у двоюродной сестры из Бурятии. Она мне звонила, говорила, что неделю уже не может с ним связаться. Я узнала через журов местных, что его больше нет в живых. А военкомат молчал.

23

23-го дали выходной, как всем людям. Предыдущая неделя была тяжёлой. Призрак войны рыскал, уходил и вновь маячил в отдалении.
В ленте новостей взрывались уазики в Донецке, ехали поезда на восток с эвакуированными, собирались важные совещания и говорились грозные речи.
Лиля звонила по всем номерам, что могла найти. Путала «народные республики» и Украину.
— Добрый день, я журналистка из Москвы. Я по поводу взрыва. Что у вас там происходит?
— Я повідомлю про цей дзвінок до Служби безпеки України, — неслось из трубки.
Лиля зажмуривалась, открывала глаза и непонимающе смотрела на меня.
— На каком языке они говорят?
— На украинском.
— А в Донецке на каком?
— Ты не в Донецк позвонила, а в Киев.
— Это что, разные страны?
— Одна. Но у нас считают, что разные.
23-го было тихо и спокойно. Даже на улицах как-то не суетно, будто и выходного нет. Правильно, завтра всем на работу, времени отлежаться после торжеств нет. Казалось, что ничего не случится, и над всеми нашими страхами и ожиданиями апокалипсиса мы потом посмеёмся. Как над неслучившимся когда-то конце света по календарю майя.

24

Время шесть утра, люди на работу едут, а эта пьянь бутовская всё орёт. И чего орут:
«Ро-сс-ия! Ро-сс-ия!»
23-е февраля ещё отмечают.
К воплям прибавилось жужжание виброзвонка. Даша. 
— Война началась!
— Угу, — сонно ответил я.
— Присоединяйся к работе, я пока разбужу остальных.
Я принялся шерстить телегу.
Одесса, Днепропетровск, он же Днепр, Харьков и даже Киев. Всё взрывалось, горело и погибало. Куски речи Путина: «Я принял решение о проведении специальной военной операции по демилитаризации и денацификации Украины».